1962 год. Кеннеди в Белом доме, Гагарин в космосе, американцы во Вьетнаме, а советы на Кубе. В это время Стэн Гетц и Чарли Бёрд... выпускают "Jazz Samba". И, чёрт возьми, мир перевернулся! По крайней мере музыкальный. Словно тропический бриз, эта пластинка ворвалась в душные джаз-клубы, принеся с собой знойные ритмы самбы и меланхоличную нежность босса-новы. Саксофон Гетца, мягкий, бархатистый, как баритон бразильского пляжного певца, и гитара Бёрда, игривая, будто солнечный зайчик, сплелись в танце, от которого невозможно оторваться. И всё это под соусом американского джаза. Эта музыка — словно коктейль "Кайпиринья": пьянит, освежает и оставляет послевкусие лёгкой грусти. Она просочилась в каждый дом, заставив чопорных янки напяливать белые штаны и покачивать бёдрами. В эпоху 60-х, когда мир трещал по швам, такие вещи были необходимы. Альбом стал саундтреком для мечтателей. "Jazz Samba" — не просто музыка, а социальный эксперимент: он показал, что босса-нова может быть не только для пляжей Рио, но и для гостиных Нью-Йорка, и для кофеен Сиэтла, и для клубов Вашингтона. И да, он звучит так, будто вы уже на том пляже, даже если за окном снег.

Пожалуйста, скажите, что не я один думал, что Дженис Джоплин чёрная? Я до сегодняшнего дня не слышал ни единой её композиции и ничего не слышал о ней самой, кроме имени. Просто знал, что была такая исполнительница и всё. Моё воображение почему-то рисовало образ чернокожей блюз-дивы, распевающей свои истории где-то на крыльце старого дома посреди болот Луизианы. Что-то вроде «женской версии Би Би Кинга». Посмертный альбом «Pearl» — это, если верить легенде, квинтэссенция творчества Джоплин, её «лебединая песня». Так ли это на самом деле? Ну… давайте разбираться. Начнём с очевидного: голос. Да, голос у Дженис — это нечто! Она не просто поёт, она обрушивает на тебя целую лавину эмоций. В этом голосе и боль, и страсть, и надрыв, и некая уязвимость, которая одновременно притягивает и пугает. В каждой песне она как будто проживает целую жизнь от начала и до конца — кричит, рычит, смеётся, плачет. И в этом, на мой взгляд, и кроется главная проблема. Ты не успеваешь ещё переварить первую эмоцию, а она уже бросает тебя в следующую. С музыкой ещё сложнее. «Pearl» по ощущениям — это не альбом, а какой-то шведский стол в огромном отеле. Хотите блюграсс? Вот вам. Хотите соул? Пожалуйста. Желаете кантри? Держите! А давайте сверху ещё обильно польём это рок-н-роллом и добавим по кусочку харда, эйсида и психодела. На бумаге это, наверное, звучало как гениальная идея, но на деле… Знаете, это как если бы вы взяли сразу все специи из кухни и добавили их в одно блюдо. По отдельности — прекрасно, но вместе? Ну, скажем так, не всем такое придётся по вкусу. Дженис будто мечется между жанрами, как ребёнок в кондитерской, который хочет всё и сразу. При этом звучит словно пытается одновременно быть Джули Эндрюс и Вандой Джексон. В итоге ни один из жанров не раскрывается полностью. Чего действительно не отнять у «Pearl» так это его контрастов. Возьмём «Mercedes Benz». Эта акапельная песня — настоящий бриллиант. Никаких инструментов, никакой музыки, только голос Дженис, который звучит просто, честно и почти молитвенно. Настоящий гимн капиталистическим мечтам, исполненный с такой иронией, что хочется одновременно смеяться и аплодировать. И ту же «Buried Alive in the Blues» — инструментальная композиция, которая осталась без вокала, потому что Дженис не успела её записать до своей смерти. И знаете что? Она звучит… прекрасно. Без голоса Дженис музыка вдруг перестаёт казаться перегруженной, она дышит, она живёт. Это немного печально, но, возможно, лучшее, что случилось с этим треком, — это его незавершённость. Как итог могу сказать одно: мне не понравился ни альбом, ни исполнительница. Совершенно ничего не потерял от того, что никогда в жизни её не слушал.

Когда-то этот момент должен был настать. «The Dark Side of the Moon». Легенда. Масштабный культурный монумент, отлитый из звука, философии и технического новаторства. Писать о нем — это как пытаться объяснить, почему Мона Лиза улыбается. Всё уже сказано. Поэтому ограничусь исключительно моими впечатлениями. Это концептуальный альбом. Я не слышал его раньше, как, собственно, ничего из Pink Floyd. Поэтому чувствовал себя как человек, который впервые пришёл на выставку авангардного искусства. Красиво, умно, местами трогательно, но то и дело хочется спросить: «Извините, а можно просто на пейзажик какой-нибудь посмотреть?» Да, с технической и стилистической точек зрения альбом очень крутой, а инженерные решения Алана Парсонса до сих пор звучат современно. Но за всеми этими часами, сердцебиениями и философскими диалогами теряется то, зачем мы вообще включаем музыку: мелодия, эмоция, песня, которая цепляет за живое. Единственное исключение для меня — «Us And Them». Вот тут всё совпало: мелодика, атмосферность, лирика. Это, на мой взгляд, единственный момент, когда альбом не только рассуждает о жизни, но и проживает её. Остальное? Да, это умно. Да, это красиво. Но слишком похоже на мудрёный шведский артхаус, который ты уважаешь, конечно, но вряд ли будешь когда-нибудь пересматривать. «The Dark Side Of The Moon» — настоящий памятник эпохе, символ поколения. Возможно, тут дело в пресловутом «синдроме утёнка» — первой любви, которая кажется идеальной просто потому, что была первой. Для поколения 70-х этот альбом стал откровением: он говорил о страхах, о времени, о смерти и одиночестве — а это, согласитесь, темы, которые никогда не выйдут из моды. Для многих этот альбом — часть юности, саундтрек к важным моментам жизни. Для меня же — просто любопытный артефакт. Поэтому, слушая его впервые сегодня, сложно избавиться от ощущения, что ты больше восхищаешься его влиянием, чем самой музыкой.

Слушая «Boston» сегодня, легко угодить в ловушку времени. Знакомые риффы, привычный вокал, всё это звучит как саундтрек к твоей юности, даже если ты родился гораздо позже 76-го. У меня, например, сразу после включения альбома перед глазами всплыли кадры из GTA San Andreas: радиостанция K-DST, мотоцикл, пыльные дороги между Лос-Сантосом и Сан-Фиерро, и это опьяняющее чувство свободы. Но стоп! Давайте-ка отмотаем немножко назад. В 1976-м, когда альбом с двух ног ворвался в индустрию, это был не просто рок. Это был новый рок. Том Шольц, этакий музыкальный Франкенштейн, в своём подвале-лаборатории создал монстра, собранного из гитарных перегрузов, многослойных гармоний и космической энергетики. Тогда даже ходили слухи, что весь свой альбом он создал с помощью компьютерной программы. Я напоминаю: это 1976 год. Вот настолько «Boston» в те времена звучал уникально. Проще было поверить, что его записали на другой планете, чем в подвале дома в Массачусетсе. Сегодня же он воспринимается как эталон, как учебник по классическому року. И в этом нет ничего плохого! Альбом честен: он обещает рок, и он даёт рок. Мощный, мелодичный, энергичный. С гимнами вроде «More Than a Feeling» и драйвовой «Smokin’». Этот альбом, как старый друг, с которым всегда есть о чём поговорить, даже если вы знаете друг друга наизусть. Он отражает дух эпохи, когда рок-музыка была не просто жанром, а образом жизни, символом бунтарства и поиска себя. Но, чёрт возьми, даже спустя почти 50 лет, он всё ещё хорош!

Знаете, есть музыка, которая, как хороший виски, с годами становится только лучше. А есть… ну, скажем так, йогурт. Вроде бы съедобно и временами даже вкусно, но через пару недель лучше выбросить. Так вот, Crosby, Stills & Nash — это йогурт эпохи хиппи. Натуральный, без ГМО, но давно уже безнадёжно прокисший. Слушая этот альбом, я чувствую себя археологом, откопавшим артефакт ушедшей цивилизации. Вот он, музыкальный слепок эпохи, пропитанный духом Вудстока и ароматом… ну, вы сами знаете чего. Сладкие как патока гармонии, наивные тексты. Эти мелодии — мягкие, как пух единорога, и такие же, чёрт возьми, нереальные. Голоса сливаются в единый приторный сироп, от которого сводит скулы, как от передозировки сахарной ваты на ярмарке. Кто сегодня будет слушать Crosby, Stills & Nash? Разве что тот, кто в 1969-м под «Suite: Judy Blue Eyes» потерял девственность на плюшевой кровати в фургоне Volkswagen.

The Police. Название звучит слегка угрожающе. Всё, что я знал об этой группе ранее, что это панки новой волны из Великобритании. Но вот я включаю их второй альбом «Reggatta de Blanc» и сразу же получаю два сюрприза: во-первых, это вообще не панк. Во-вторых, солистом группы оказывается Стинг. Да-да, тот самый сэр Гордон Самнер, который позже будет петь про розу в пустыне, как будто это дзен-медитация. Начало альбома — три трека, которые звучат так, будто кто-то взял одну длинную песню и просто порезал её на куски. Пришлось даже пару раз свериться с плейлистом, чтобы понять, это другая уже композиция началась или всё ещё та же самая. И только ближе к середине начинаешь понимать, что The Police — это не про хаос, это про контроль. Их музыка — это танец на грани между жёстким роком и расслабленным… рэгги. Да-да, рэгги. Этот альбом настолько пропитан ямайскими ритмами, что в какой-то момент я почти услышал голос Боба Марли. Представьте себе: панки в отпуске, в гавайской рубашке, с коктейлями в руках. Вот и весь Reggatta de Blanc. Главные жемчужины альбома — «Walking on the Moon» и «The Bed’s Too Big Without You». В них чувствуется, что The Police нашли свою формулу: гипнотический бас, синкопированные ритмы и голос Стинга, который звучит, как ангел, застрявший в телефонной будке. В итоге Reggatta de Blanc — это настоящий коктейль из контрастов: рок и рэгги, серьёзность и лёгкость, революция и релаксация. Возможно, он не станет вашим любимым альбомом, но точно заставит задуматься, как далеко можно зайти, если смешать несмешиваемое.

Наконец-то мне попалось что-то из этого века! Coldplay в 2002 году создали альбом, идеально подходящий для встречи апокалипсиса. Как будто ты сидишь в модном кафе с видом на ядерный взрыв, потягиваешь латте и чувствуешь, что всё как-то… правильно что-ли. «A Rush of Blood to the Head» обволакивает тебя уютом, как тёплый плед, которые в конечном счёте всё равно тебя задушит и утащит на самое дно. Но, чёрт возьми, как же приятно тонуть под эти гитарные риффы и хрипловатый вокал Криса Мартина. В этом альбоме нет ярко выраженных попыток быть чем-то большим, чем просто хорошей музыкой. Это вам не набор склеенных на скорую руку синглов, а цельное законченное произведение. Как если бы кто-то случайно рассыпал кусочки пазла, и все они вдруг идеально подошли друг к другу — редкое чудо в нынешнюю эпоху одноразового контента.

TV on the Radio - Desperate Youth, Blood Thirsty Babes (2004) Это пи*дец, товарищи! Скажу так: единственная причина почему этот альбом мог появиться в списке «1001 музыкальный альбом, которые ты должен услышать, прежде чем умрёшь» — это то, что редактор списка торчит дохрена денег кому-то из этих, прости господи, музыкантов. Другого объяснения у меня нет. В принципе, когда я увидел жанр «арт-рок», уже понял, что будет какая-то шляпа. Но я не подозревал, что настолько. С музыкой чуваки решили вообще не париться. Гитара? Давай будем теребонькать две ноты и сверху кинем побольше овердрайва, чтобы получился просто шум. Клавишные? Вон, видишь синт — надави одну клавишу и держи её всю песню. В какой-то момент они настолько преисполнились, что захерачили трек с одним зацикленным лупом «дум-дум-дум» вместо музыки. Не, ну, а чё? На протяжении всего прослушивания меня не покидало ощущение, что типам было ну о-о-очень лень записывать этот альбом, но просто другого, более весёлого занятия они себе придумать так не смогли. Сам альбом однозначный кал говна. Не рекомендую.

Джони Митчелл — это Тейлор Свифт 70-х. Она, как твоя старая подруга из колледжа, которая сидела на ступеньках общаги с гитарой, но вместо того, чтобы выносить мозг своими страданиями, умудрялась рассказывать о них так, что ты действительно слушал. Альбом «Court and Spark» звучит так, будто эта подруга наконец-то заработала на приличные джинсы, немного утонула в радиопопсе, но всё ещё остаётся той же задорной и остроумной девчонкой. Это лёгкий фолк, который не пытается навязчиво цеплять тебя за душу, как какой-нибудь уличный проповедник — он просто существует рядом. Митчелл ловко смешивает джаз и поп, как будто делает коктейль, где джаз — это крепкий алкоголь, а поп — вкусная газировка. Всего в меру, ничего лишнего. И это удивительно, потому что обычно, когда фолк-исполнители заигрывают с жанрами, результат напоминает салат из того, что завалялось в холодильнике. Но Джони, судя по всему, знает рецепт. «Court and Spark» — это саундтрек к жизни, где ты не супергерой, а просто человек, застрявший в пробке или кружащий с тележкой по супермаркету в поисках нормального авокадо. Это музыка для тех, кто уже понял, что мир не изменится, но всё ещё хочет, чтобы он хотя бы звучал приятно.

Если бы разбитое сердце могло петь, оно бы пело именно голосом Бека. В этом альбоме он рвёт с ироничным эклектизмом ранних работ и погружает слушателя в меланхоличную звуковую акварель, густо пропитанную безграничной тоской. Sea Change — это дневник эмоционального краха, написанный на языке акустической гитары, струнных аранжировок и мягкого баритона Бека. Альбом растворяется в атмосфере одиночества, напоминая о классических работах Ника Дрейка или Боба Дилана. Но в отличие от них, здесь уже явно чувствуется веяние нового тысячелетия — слом эпохи, когда люди ищут утешение в цифровом, но обнаруживают там лишь пустоту. Sea Change — совершенно точно не та пластинка, которую можно послушать урывками или набегу. Этот альбом требует времени, тишины и готовности заглянуть внутрь себя. Возможно, именно поэтому он стал культурным артефактом эпохи, будто предчувствующей грядущую изоляцию цифрового века.

Пол Саймон — ½ того самого дуэта, где второй парень вечно напоминал грустного спаниеля — в какой-то момент решил стать Индианой Джонсом от музыки и отправился в Африку за сокровищами. Нашёл. Привёз. Только не золото и бриллианты, а целый чемодан… этнических мотивов. Саймон в своё время был очень большим популяризатором того, что сегодня принято называть World Music. Во многом именно благодаря ему мир узнал, что Африка — это не только слоны и носороги, но очень самобытные ритмы. Вот только сам альбом получился… как пресное блюдо в дорогом ресторане: вроде бы вкусно и ругать не за что, но и восторгаться тоже нечем. «Graceland» очень ровненький, гладенький, без всплесков и падений. Как кардиограмма покойника. Ни одной запоминающейся мелодии. Хотя этническую музыку можно записывать и продюсировать очень круто, послушать хотя бы тот же «Big Blue Ball» Питера Гэбриэла — там разве что черти в ступе не летают. А у Саймона как-то скучновато это всё получилось.

Этот альбом невозможно воспринимать в отрыве от контекста. Все 1990-е были неимоверно перегружены музыкой и её разнообразием. Старые идеи и традиции смешивались, дорабатывались, переосмыслялись, а новые жанры появлялись чуть ли не каждый день. QOTSA создавали свой дебют как протест против гранжевого надрыва и поп-панкового бунта. В результате получилась читая, почти первобытная энергия. Альбом Queens of the Stone Age — это лютая смесь пустынного блюза, стоунер-рока и психоделики, которая звучит как рёв раскалённого мотора под палящим солнцем красной пустыни. Бас гудит, ритм-секция скачет как ненормальная, гитары режут пространство, как ножи. Если бы меня попросили описать этот альбом только тремя словами, я бы сказал: неистовый, первобытный и гипнотический. Джош Хомме создал уникальный для своего времени звук, ставший впоследствии визитной карточкой группы: эдакий манифест новой эры рок-музыки. Это саундтрек к крутому роуд-муви по пустыне Мохаве: жаркий, пыльный, с миражами на горизонте.

Для меня Род Стюарт — это в первую очередь «Young Turks» звучащая по радио в угнанной тачке из GTA San Andreas, на которой ты мчишь из Лос-Сантоса в Сан-Фиерро. И альбом «Every Picture Tells A Story» даёт именно то, классическое звучание, хотя до выхода «Младотурков» остаётся ещё 10 лет. В этом альбоме Стюарт ещё не успел превратиться в позолоченную статую поп- и рок-сцены. Поэтому здесь так откровенно и не фальшиво звучат истории о взрослении и поиске себя (Стюарту на момент записи альбома всего 25). Вся пластинка пропитана атмосферой свободы и бунтарства. Я бы сказал, что «Every Picture Tells A Story» — это музыкальный аналог «Над пропастью во ржи» только с хриплым надрывом вместо юношеского тенора. Альбом, словно застрявший между двух эпох — когда хиппи уже выдохлись, а панки ещё не ощетинились.

После недельного погружения в аналоговый рай 60-х и 70-х, этот альбом с хорошими синтами и упругими битами — как возвращения в город после месяца в глухой таёжной деревне. Асфальт под ногами, небо не видно, но зато современный саунд ласкает слух. Музыка — истинный синти-поп с лёгким привкусом фанк-лихорадки 80-х. Звёзд с неба не хватает, но звучит добротно, как идеально собранный айфон: всё на своём месте, и чертовски приятно трогать. Продакшн здесь чист, богат и отполирован до блеска — как витрина дорогого бутика на Елисейских полях. Альбом двуязычный, но даже в английской версии Элоиза мастерски перескакивает с английского на французский и обратно. В какой-то момент это полностью размывает все границы, и ты вдруг понимаешь: языки здесь не для смысла — они для настроения, для шика. Вообще, «Chris» — это альбом про борьбу с самим собой, но без драматичной истерики. Это как гимн тому, чтобы быть странным, сексуальным и свободным в мире, который всё ещё любит запихивать людей в коробки. А Элоиза просто берёт и превращает эту коробку в танцпол.

Альбом «Ramones» — это атомная бомба, сброшенная на усталую, претенциозную сцену середины 70-х. В мире, где прог-роковые динозавры вытаптывали луга своей эпичностью, а диско уже примеряло блестящие наряды, Ramones ворвались как шайка хулиганов на пионерский пикник. Их дебютная пластинка — это 29 минут чистого хаоса, куража и отрыва. Музыка Ramones — это антидот против классических роковых опусов с их 20-минутными соло и аристократическими замашками. Это манифест, записанный на скорости 45 оборотов в минуту, хотя всё вокруг крутилось на 33. Гитары звучат, как бензопилы, барабаны — как пулемётная очередь, а вокал и тексты Джоуи Рамона — это голос человека, который видел слишком много и понял слишком мало. Ramones не изобрели панк — они просто собрали его из обломков рок-н-ролла, гаражного рока и подростковой злости. Но именно этот альбом стал библией для тех, кто хотел кричать, а не петь, драться, а не танцевать. Он был смехом над смертью, над скукой и над самим собой. Сейчас, по прошествии стольких лет, они, конечно, звучат совсем не зло. Но слушать «Ramones» тогда, в 1976 году, было всё равно что впервые попробовать кофе: горько, резко, непонятно, но почему-то хочется ещё.

Neneh Cherry - Raw Like Sushi (1989) «Raw Like Sushi» — это как старая VHS-кассета с боевиками 80-х: немного пыльная, местами нелепая, но в ней есть что-то трогательное, что заставляет досмотреть до конца. Альбом вышел в 1989 году, когда не только женский, но и в целом хип-хоп только начинал находить свой голос. Поэтому от такой несуразный, скомканный, немного угловатый. Да, это олдскул, но олдскул, который хромает на обе ноги. Рэп-композиции, такие как «Buffalo Stance» и «The Next Generation», звучат так, словно их собирали из разных запчастей, не подходящих друг другу. Но вот когда Нене отпускает своё желание быть рэперкой и начинает заигрывать с R’n’B и соулом, альбом наконец-то оживает. Её вокал обнимает, как старый плед, пахнущий лавандой и немного сигаретным дымом. Эти треки — словно вечеринки в крошечной квартирке, где все знают друг друга, и никто не боится показаться уязвимым. Альбом странный, кривоватый, но живой. И хотя рэп здесь устарел, как интернет через dial-up, некоторые из его треков всё ещё напоминают: иногда лучше быть сырым, чем разогретым в микроволновке.

The Smashing Pumpkins, устав от обвинений критиков в монотонности, решили показать публике, что такое настоящий музыкальный калейдоскоп. И показали. Но, как это часто бывает, в стремлении угодить всем, можно потерять суть. Медленные, меланхоличные баллады на альбоме — вот то, что цепляет тут за живое. Они, как поздняя осень, тянут за собой тоску, но такую, которая согревает, а не которая заставляет разбежавшись прыгнуть. Каждая нота как капля холодного дождя на стекле. Голос Коргана здесь звучит как шёпот в пустом доме, где каждый звук отдаётся эхом внутренней боли. Эти песни берут тебя за руку и ведут туда, где все чувства обнажены. Но стоит только ребятам сменить тон на агрессивный, как всё сразу рушится. Гитары, которые они специально в этом альбоме настраивали на полтона ниже, в результате дают не тяжесть, а грязь. Бас гудит, накрывая собой всё, как индустриальный смог. Вокал тонет в этом хаосе, будто пытается пробиться сквозь бетонную стену. Вместо силы и напора — неразборчивая масса шума.

«Selling England By The Pound» — эдакий портал в туманные аллеи викторианской Англии, где эхо рыцарских турниров смешивается с шумом первых печатных станков. Genesis в 1973-м, словно алхимики, смешали фолк с арт-роком и создали какое-то адское зелье. Музыка на этом альбоме — даже не музыка. Это огромный нарядный гобелен, тканый из барной пикантности, театрального гротеска и джазового смятения. «Dancing with the Moonlit Knight» звучит как крик старого рыцаря, усталого от битв, выброшенного в мир, где его доспехи уже стали ржавчиной. Понятно, что это не музыка средневековья, это музыка пасторальной тоски по выхолощенному, рафинированному образу средневековья. И даже эта музыка давно уже успела устареть. Слушая её, чувствуешь себя гостем в музее. Она слишком сложная, слишком изысканная для мира, который давно привык к резкости и скорости.

«Chirping Crickets» — пластинка, не просто давшая начало рок-н-роллу, а сформировавшая его ДНК. Включаешь этот альбом — и словно откидываешься на спинку сиденья огромного «Кадиллака», катящего по солнечным улицам Америки 50-х. Вокруг — мужчины в идеально выглаженных костюмах, женщины в красивых платьях, а в воздухе — запах бензина, свободы и надежды. Каждая песня здесь, как срез эпохи. «That’ll Be the Day» — выстрел стартового пистолета, задавший тон всему поколению. А «Not Fade Away» — пульс, который с каждым ударом напоминает, что рок-н-ролл — это не просто музыка, а новая эра. В мелодиях Холли чувствуется наивная романтика, но за ней — тихая решимость человека, будто предчувствующего свою короткую дорогу. Бадди Холли и его Crickets — это фундамент, на котором спустя годы вырастут The Beatles и весь британский рок. Их звук — как чистый воздух после дождя: свежий, искренний, лишённый пафоса. Это музыка людей, которые ещё не знали, что они станут легендами. Ирония в том, что именно здесь — в этой юношеской простоте — и кроется их величие.

«Девчачий панк» — обычно звучит как приговор. Не потому что девочки в такое не умеют в принципе, а потому что "хулиганская" музыка от них и соответствующие образы, чаще всего выглядят фальшиво, наигранно и чужеродно, как лошадь в валенках. Но тут вместо неловких ужимок и картонного бунта — искренний яростный крик, рвущий воздух. Эти девчонки не пытаются копировать парней-панков, они яркие, самобытные и самодостаточные. Настоящие пантеры в боевой раскраске, которые прорубают себе дорогу сквозь джунгли стереотипов. Мощные, гремящие гитары, ударные, пульсирующие как вена на лбу. В каждой песне — протест, в каждой строке — вызов устоям. Это настоящий бунтарский альбом, в котором есть место и ярости, и злобе, и решимости. Пластинка по большей части о том, как выживать в мире, в котором тебя все пытаются заткнуть. Вряд ли подойдёт для фонового прослушивания.

Стиви Уандер — человек, которому не нужно зрение, чтобы видеть глубже, чем большинству людей. Он лишь слегка приоткрывает для нас маленькое окошко в его собственный мир, где звуки заменяют краски, а мелодии — свет. Здесь музыка становится языком души, оголённым нервом, который вибрирует в унисон со всей вселенной, какой её чувствует Стиви. Это как исповедь, рассказанная через струны, клавиши и голос. Этот альбом практически полностью соткан руками одного человека, — как такое вообще возможно в большой индустрии? Уандер написал, спродюсировал и исполнил почти всё сам, превратив студию в своё личное святилище. Девять треков здесь — как девять дверей в другие миры, где госпел, фанк, соул и джаз сливаются в одно единое дыхание. И, что удивительно, несмотря на жанровую пестроту, альбом звучит очень цельно и выверенно, как скульптура, которую вылепили из звука. «Innervisions» — это альбом, который остался вне времени. Он бы с лёгкостью мог заменить собою и пространство, но ему просто нужно в чём-то звучать. Не имеет значения когда вы слушаете его впервые: в 1973-м, 2003-м или 2133-м, уверен, он всегда будет звучать классно!

Ночь, будто накрытая бархатом, дышит холодным ветром осени. Где-то вдалеке мерцает жёлтый свет фонаря, на голых ветвях едва колышатся последние листья, а в наушниках разливается «The Sensual World» — шёпот старого мира, давно ушедшего, но всё ещё живого в тенях наших воспоминаний. Мне кажется именно так нужно слушать этот альбом. Каждая песня, как горящее светом окно в одиноком, затерянном где-то в сумеречных степях доме — портал в чужую душу. Голос Кейт — будто шелест страниц какой-то древней магической книги. Она поёт, и мир вокруг становится плотным, как туман: слова обволакивают, фразы, как тонкие нити, цепляются за сознание. Это похоже на какой-то ритуал, где арфа, аккордеон и синтезаторы соединяют настоящее с мифологическим прошлым. Этот альбом — не о любви, а о её сути. О её всепожирающем, чувственном ядре, которое не подчиняется ни времени, ни логике. Буш, как алхимик, берёт ирландскую волынку, балканские ритмы, синтезаторы и превращает их в неимоверный сплав нового элемента.

Есть музыка для лёгкой грусти, есть для печали, есть для депрессии, и есть Radiohead. Это такой звуковой эквивалент эмоционального вакуума. Как если бы на вас напал дементор, высосал бы из вас душу вместе со всеми эмоциями, а потом появился второй и сделал бы то же самое. Мне сложно назвать это музыкой. Это саундтрек к кошмару от которого не можешь проснуться. Погружение в бездну нечеловеческого подсознательного, где каждый трек, как новый круг ада. Том Йорк, конечно, гений, тут стоит отдать ему должное. Создать и воплотить в звуке такую удушающую атмосферу тотального одиночества — это нужно постараться! В общем, если вам нужно музыкальное сопровождение для таких моментов, когда даже глубочайшая депрессия кажется слишком поверхностным состоянием, то этот альбом точно вам подойдёт. Хотя в таком случае я бы всё же рекомендовал как можно скорее обратиться за помощью к специалистам.

Америка. Но не вот эта вот глянцевая, сверкающая панорамами небоскрёбов в закатном солнце, а настоящая. Та, которая пахнет горячим асфальтом и дизельным выхлопом. Где-то в прериях Канзаса или Техасских полупустынях, где небо режут линии электропередач, уходящие за горизонт, а дальнобойщики глушат кофе литрами из огромных кружек. Спрингстин поёт здесь именно об этой Америке, скорее даже воспевает её. Оттого и сам альбом получился таким — весёлым, слегка грубоватым, пропитанным потом и пивом. Тут тебе и блюзовые интонации, как эхо старых баров в дельте Миссисипи; и кантри-мотивы, пахнущие потёртым кожаным седлом из ранчо в Монтане; и рокабилли, скачущее, как старый "Мустанг" по пыльной дороге. Возможно, кто-то скажет, что это простовато — да, наверное. Но в этом и был феномен Спрингстина — простой парень делает простую музыку для простых людей и рассказывает в своих песнях о простых и понятных ценностях.

Lightning Bolt — это не группа, это звуковой экскаватор, который заехал прямо к вам в голову и отказывается уезжать. Такую, с позволения сказать, музыку могли создать только люди, которые яро ненавидят не только своих слушателей, но и саму концепцию человеческого слуха, как органа чувств. Брайан Чиппендеил (да-да, сразу и Чип, и Дейл) принципиально не пользуется микрофонными стойками и обычными микрофонами. Вместе этого он использует микрофон, встроенный в домашний телефон, который держит во рту или прикрепляет к маске. Звучит это настолько же отвратительно как и выглядит. Просто жалобный вой, утопающий в сплошной стене шума. Можно ли назвать это музыкой? Вопрос философский. Звуком — да. И этот звук очень неприятный. Каким образом это могло попасть в список «1001 музыкальный альбом, которые ты должен услышать, прежде чем умрёшь» — понятия немею. Может у вас есть варианты?

Это даже не олдскул, это пре-олдскул! Рэп, который ещё не успел озлобиться и опошлиться, но уже перестал быть наивным. Run-D.M.C. здесь как первопроходцы, прорубающие тропу в густых джунглях для раннего хип-хопа. Шагают твёрдо, но временами оглядываются: влияние сетов Afrika Bambaataa ещё видно невооружённым взглядом. Звучание альбома — сырое, прямолинейное, как разговор на крыльце у дома, где правда важнее изящества. На момент выхода это был взрыв. Чего стоит один только гитарный рифф из «Walk This Way», который врезался в сознание, как метеор в тёплую землю. Это было настолько свежо, что никто не знал, как реагировать. Сегодня же — с высоты прожитых десятилетий — альбом ощущается, как первые шаги ребёнка, который ещё не выбрал, будет он танцором или боксёром. Влияние альбома на мировую индустрию сложно переоценить. Тогда ещё вряд ли кто-то мог предположить, что хип-хоп станет глобальной культурной революцией. Именно поэтому та музыка такая искрення — она ещё не боялась быть простой.

Dirty Projectors — ребята, безусловно, с амбициями: они как будто бы решили доказать всему миру, что гармония — это не обязательное условие музыки, а чисто опциональная штука. Но вместо того, чтобы удивлять потрясающими новыми экспериментами, их творчество вызывает только гримасу удивления на лице. Каждая песня — какой-то случайный набор звуков, слепленных наспех, будто они опаздывали к дедлайну. В целом, их музыка звучит так, как если бы нейросеть попросили сгенерировать песню, и в качестве текста закинули бы туда рандомные комментарии из пабликов ВК. Хотя, нейросеть, наверное, сделала бы лучше. У ребят же получился не полёт фантазии, это полёт в турбулентности, где слушатель — не пассажир, а жертва. Практически весь альбом — это какой-то огромный, нескончаемый вокализ, который вот-вот должен плавно перейти в нормальную музыку, но нормальная музыка так и не начинается. В «Богемской Рапсодии» это хотя бы было интересно, здесь — нет.

Тот самый звук, который сломал время. Электрическим зарядом, прошитым сквозь бетонные джунгли 80-х, где уличные фонари горели как звёзды, запертые в клетках из бетона и стекла. Как сигнал из будущего для тех, кто жил в настоящем, но уже тогда искал выход из него. Африка Бамбаатаа был одним из первых, кто свёл вместе электронику, фанк и хип-хоп. Взял 808-ю драм машину, добавил басов, положил всё это под крутой фанковый сэмпл и выпустил в массы. А массы взяли подхватили. Именно под эти миксы Африки и Кула Херка тогда отрывались на тусах и крутили Power Move’ы первые би-бои. Это музыка не для ушей, она для тела, которое не может устоять на месте. И слушать такое нужно, конечно же, только на кассетном бумбоксе, а как иначе?

В этом альбоме — запах сигаретного дыма, густого, как ночной туман над Гарлемом. В этом альбоме свет тусклых ламп, подрагивающих в такт ритму большого города, который никогда не спит. В этом альбоме — шум разгульных джазовых клубов 40-х, ещё не отошедших от эха большой войны. В середине 1950-х стало понятно, что эпоха биг-бендов уходит навсегда, как последний поезд, ускользающий в предрассветной мгле. И именно в это время Каунт Бейси записывает свой альбом. Мягкий, изысканный, с точной, почти математически выверенной гармонией. Здесь всё на своих местах: каждая медная секция, каждый удар барабана. А главное — этот фирменный, слегка ленивый, но убийственно точный фортепианный почерк Бейси, который будто бы подмигивает тебе со сцены. Парадокс этого альбома в том, что он звучит как эхо 40-х, но в то же время явно предвосхищает будущее. Почти каждый трек здесь — как миниатюрный ядерный реактор, заряженный энергией, которую джаз в скором времени подарит фьюжну, фанку и рок-н-роллу.